Уголок настоящего человека
Эти люди интересные

Ушла Элина Быстрицкая

едактор велел мне сделать с ней интервью: быстро и качественно. К заданию примешивался личный интерес: Элина Быстрицкая, тогда прима Малого театра, была наставницей его будущей жены-актрисы. Несмотря на предварительную договоренность с главным, Быстрицкая по телефону довольно резко  сказала:
-У меня будет сорок две минуты. И не больше!
Ну, какое интервью можно записать за 40 минут? Бла-бла на общие темы? Обычно собеседник раскачивается только ко второму часу разговора, когда уже возникло взаимное доверие, когда уже не надо особо следить за темой и выражениями и разговор бежит сам по себе.
Элина Быстрицкая к тому времени уже раз в  десятый была названа читателями журнала «Советский экран» самой красивой актрисой Советского Союза. Это красота, признанная не только зрителями, и высокими чинами, наплевала даже на национальность: Быстрицкая – еврейка, никогда этого не скрывала и псевдонимов не брала. Она даже какое-то время была членом антисемитского комитета , существовал в стране и такой, и да, много лет возглавляла федерацию художественной  гимнастики.
Красота ее была ошеломляющей, это при том, что встретила она меня в спортивном костюме, с тугой повязкой на голове, без грамма косметики. И лет ей исполнялось уже далеко за 50. С ней не хотелось даже говорить. Ею хотелось только любоваться.
И вот такая красота, представьте, не была счастлива ни в личной, ни в актерской жизни.  В кино она сыграла от силы три  заметных роли – да, среди них Аксинья в «Тихом Доне», но на этом ее кинобиография в сущности закончилась.
А в театре? Она рассказывала, как ходила и выпрашивала роли, как знаменитую Глафиру в «Волках и овцах» ей дали только после того, как позвонила сама Фурцева – министр культуры любила Аксинью.
Да и Аксинью она выпросила, вымолила, режиссер уже утвердил другую актрису. Она примчалась на Мосфильм и фурией влетела в кабинет Герасимова. И тут ей повезло: у Сергея Апполинарьевича в этот момент сидел сам Шолохов. Мельком взглянув на актрису, попыхивая трубкой, писатель категорически сказал: «Так вот же моя Аксинья».
А какая могла бы получиться Анна Каренина! А арбузовская Таня? Геля в "Варшавской мелодии"? Клеопатра!
Она так много НЕ СЫГРАЛА, и печалилась об этом всю жизнь.
В общем, проговорили мы с ней четыре часа. Пленка в диктофоне давно кончились, батарейка села. Мы пили чай, а я никак не могла налюбоваться на нее. Такого красивого  лица больше никогда в жизни видеть мне не приходилось…